О любви.

[Astes]

Правда в том, что рано или поздно все сказочники умирают, в этом нет ничего особенного. И дракон в пещеру забился, прячась от снега. Ему, созданию огня, тоже холодно, ибо огонь, греющий его, затухает. А тому, кого звали сказочником, огонь уже не поможет согреться. Ничего страшного не произошло. Он замерзает, забившись в заросли терновника, истекает кровью... И кричит о том, что он умеет летать, что у него все еще есть крылья. Истерзанные, изломанные, а он до потери сознания пытается взлететь. Нарывается грудью на шипы и кричит, что хочет взлететь. Всего лишь еще один раз. Ветер в волосах, по коже; солнце, слепящее, но такое горячее, наполняющее огнем, исцеляющее. Кричит о том, что хочет спасения, вырывается из терновника, а ветви сплетаются все сильнее, закрывая свет. А он никак не может понять "За что?" И кто-то заботливо обнимает израненные плечи сказочника, дарит свое тепло. А затем безжалостно вырывает крылья, лишая всякой надежды. И когти впиваются в плечи, что когда-то были гордо расправлены, не хуже шипов. И, задыхаясь от боли, когда-то крылатый, сказочник продолжает что-то безумно шептать. А затем на мертвом лице замирает самая искренняя улыбка...

© Copyright: Хицуки Героин, 2011
Свидетельство о публикации №21111191747
Он же Astes.

Comments

[Габриэль Джей Раммштайнер]

Сказочник… он тот, кто никогда не принадлежал одному, кто принадлежал всем. Иль никому вообще? Он тот, кто на любовь имел ведь право, но получил ли он ее в том виде, о которой он писал? Ведь та любовь, прекрасная и не порочная, здесь была давно опошлена, исковеркана, испорчена, но он и на нее имел ведь право… но он творил, забыв уж о любви, восхваляя то, чего порой и не было, того, что он не испытал. Сказочник взлетал, как Икар когда-то, высоко безумно в небо, а потом, приблизившись уж близко с солнцу, в воду падал. Крылья и сгорали, и намокали, но он вновь и вновь взлетал, влюбленный лишь в то, что он творил.
Но что же потом произошло? После очередного взлета, сказочник увидел того, кого полюбить он смог, кому готов отдать себя уж был, но та любовь оказалась холодна, она жгла страшнее пламени и сковывала движенья. Но что ж потом произошло? Его любовь ушла, оставив темную дыру там, где некогда билось сердце. Дыра не зарастала, а он творить все продолжал: в его уж произведениях мрачность появилась та, которая ранее неведома была. Словно яд, разлука разъедала изнутри его, заставляя вновь и вновь страдать.
Что было дальше? Он встретил новую любовь и верил в то, что у них все будет лучше, что он не оставит так… и было счастье, и была любовь и чувства. Все прекрасно, казалось, нынче, но нет же, и вторая любовь покинула его, терзая нынче душу. А что душа? Она каждый раз темнела, превращалась в яд, который разъедал его. И он молил богов и демонов о смерти, и он ненавидел жизнь свою и рвал, сжигал свои произведенья. Тот яд безумие ему дарил, которое готово было дать счастье ему. И он, безумный, рвался прочь с земли, взлетая, но камнем падал вниз, ломая крылья белоснежные, окрашивая их в алый. И он страдал и ненавидел.
Но боль притупилась со временем, раны стали заживать, оставляя уродливые рубцы, а на сердце оставался шрам от того, сколько ран было на нем. Он уже не страдал и не ненавидел, яд разъел все его чувства, оставив слепую пустоту. Он стал безумцем, но был счастлив в этом безумии: теперь он мог любить себя.

Габриэль Раммштайнер.

[Astes]

Я бы назвал это белым стихом, брат мой.

Яд, пропитавший сердце и душу сказочника, он скрепил их снова. Уничтожил все рубцы, делая сказочника вновь прекрасным, как когда-то. Но лишая главного - сострадания, умения прощать, желания жить ради кого-то, а не ради себя. И постепенно сказочник ушел в себя, поглощенный любовью к себе. И облик его стал меняться: уже не кровь текла в его венах, а яд; его красота захватывала дух, покоряла, но он оставался холоден.
Сердце его покрылось коркой льда. Тонкой, хрупкой, но разбить ее было невозможно. Многие влюблялись в него, плененные красивыми речами и слогом. Это тешило его самолюбие, но не более того - уже ни одно чувство не способно было пленить его.
- Я люблю тебя, - и теплая ладонь на щеке сказочника. Но он безответен, он более не понимает смысла этого чувства, ему чуждо это слово вне его сказок. Там - принцессы и драконы, банальные до ужаса, принцы и рыцари, не лучше первых. Но дальше сказок любовь не выходила...
Но набредя однажды на тернии, где он когда-то страдал, он не сразу понял, где начало раздаваться тихое потрескивание. Он брел в самые дебри, идя на звук - казалось бы, простое человеческое любопытство. И каково же было удивление сказочника, когда он понял, что трещинами лед на сердце пошел. И оно запылало живым огнем, выжигая яд, уничтожая его.