Недельник.

Чувства рождаются в прикосновениях? Ой, тогда это вообще великое и светлое чувство, родившееся за пару дней.
Взаимная неприязнь.
Бывает.

---

О наболевшем.

Я не одинок, это всеобщее заблуждение — путать общительность с недостатком людей для бесед. А если и одинок, то единственный об этом не знаю, ведь уверен в том, что есть люди, которым я нужен. Если я много говорю, это ни-че-го, абсолютно ничего не значит. Если я не рассматриваю человека молча, а пытаюсь выбить из него хоть слово — он мне интересен. С безразличными мне людьми я молчу. Не пишу, не звоню, не ищу встреч.

Если я говорю, что терпеть не могу людей в массе, это не сообщает о том, что мне также они противны по одному. В массе их очень сложно оценить, они иногда там теряются.
Я не люблю серьезных людей и тех, кто никогда не ошибается. Излишняя серьезность мне чужда, куда приятнее общаться с человеком, умеющим беззаботно смеяться и ценить момент радости. Люди, не делающие ошибок... Скорее всего, скупы на эмоции и педантичны. Раздражает.

Не приветствую в людях молчаливость, она может быть следствием серьезности. И не люблю, когда путают иронию или сарказм с элементарным хамством. Это некрасиво.

Раздражает мнение людей относительно тех, кто слушает немецких исполнителей и смотрит фильмы немецких режиссеров.
Да, я периодически смотрю эротику. В моменты, когда есть настроение это сделать. Не немецкую.
И слушаю современных немецких и германоязычных исполнителей.
И для некоторых это показатель моей невежественности.

Да, черт бы побрал глупых и недалеких людей, я питаю уважение к такой исторической личности, как Гитлер. Я фашист? Националист? Расист? Ни капли. Минутное нетерпение к людям другой национальности — следствие сложившейся в данные минуты ситуации. Не более.

Я не считаю, что уступить пожилому человеку или беременной девушке, ребенку в конце-концов, место в общественном транспорте — выпендреж перед другими. Это поступок по совести. И наблюдать мужчин или молодых людей, демонстративно сидящих с закрытыми глазами, мне тошно.
И люди, пьющие пиво или нечто ему сродни тоже не вызывают уважения.

Кричать в сети о милосердии, совести и морали нынче модно, наверное. Но когда человек только болтает об этом — смешно и обидно...

Очень жаль поколение людей моего возраста — 16-17 лет, - ибо нам прививают не те ценности, которые необходимы человеку. Но более всего жаль тех, кто поддается влиянию подобных мнений.
Бренд все решает.
И сколько ты тратишь — тоже.
Как и кол-во выпитого\выкуренного.
«Сумерки» популярнее чем «Дети капитана Гранта».
Обилие косметики на мордашке, наращенные ногти, модная короткая курточка — прототип современной девушки.
Замена понятия «сексуальность» элементарной вульгарностью.
И список длинный.

А в жизни я лишь неправильная девушка, у которой в гардеробе нет короткой кожаной курточки, а на фото — губ-«уточек» и пучка.

---

Вечернее

Прошерстить свой старый список фильмов было неплохой идеей.
1.«Аноним», на которого я не попал в кинотеатр.
2.«Небо над Берлином», присоветованный когда-то матерью.
А потом я залез смотреть фильмы немецких режиссеров и обнаружил мнооого чего интересного.
3.Немой фильм 20-х годов «Носферату. Симфония ужаса». С него, наверное, начнем. Немое кино, к которому я немного непривычен, но посмотреть все равно интересно.
4.«Некромантик» и «Некромантик 2». Гуро и некрофилия. Если верить отзывам — мерзкий фильм. Но посмотреть все равно хочется.
5.«Триумф воли» Рифеншталя. Я не разделяю взглядов нацистов, но послушать речи того же Гитлера, заснятые на пленку, мне любопытно.
6.«История служанки.
7.«Небеса могут подождать».
Но, скорее всего, с фильмами я зависну на всю ночь. Одно хорошо — ни в школу, на на подработку завтра не нужно.

---

Внезапно.

В честь чего-то там прошедшего на выходных (я упустил, видимо) мне подарили пижаму с котом... В ковбойской шляпе и с банджо.

---

Семейное.

Иногда мой родитель категорически невыносим. И не потому, что с сомнением смотрит на мою очередную задумку, а просто в отношении уже готовых вещей и предметов.
Если это жабо, то его обязательно нужно померить со всеми существующими в доме блузками; если подходящей нет, то ее необходимо купить. Если появляется новое украшение, то его тоже нужно посмотреть на себе. Особенно, если это нитка жемчуга(как в последний раз) или нечто, содержащее жемчужинки. Одежда - отдельный вопрос, ибо все до единой блузки она периодически носит. Кружевная кокарда на шляпу была расценена как жабо необычного вида, но я с этим вполне согласен.
Но с сочетанием вещей, аксессуаров и обуви... Иногда мне кажется, что пойди мы с ней вместе на фест, то лично меня она бы обставила.
Еще невыносимее родителя - кошка Ибо она умудряется через час после уборки развести хламовник снова. Опрокинуть гладильную доску с только что выглаженными вещами - легко; посталкивать со стола тетради с конспектами и улечься на них - еще проще; залезть в шкаф - умудрившись его открыть лапой - и стащить с вешалки платье - тоже не особо сложно; нашухарить в ванной и убежать...
Самого себя я терплю, ибо себя знаю хорошо. Но шухарить и я умею.
Вообще у нас очень весело. Мама обожает нескольких моих знакомых, а к упоминанию об одном относится весьма настороженно. Парочку подруг принимает спокойно, третью с особым радушием. Даже привыкла к тому, что те, с кем я общаюсь, иногда "намного" старше меня.
С музыкой отдельный вопрос. Мама терпеть не может Раммштайн, но при этом слушает Мегахерц и Лецте Инстанс. С моей полки для чтения, наверное, она не прочитала только мангу; из фильмов - анимешки и дорамы.
А вот с техникой... Разногласия, да... Ибо на просьбу о новом мобильном, моему уже почти 4 года, родитель ответил, что музыку я все равно на плеере слушаю, а читаю электронку - а посему в телефоне, совмещающем эти функции, не нуждаюсь. Посмеялись, на том и разошлись. А себе новенький прикупила.)

---

---

Ощ.

Это все так неправильно, и я потом буду об этом очень сожалеть. Я уже сожалею, ругаю самого себя, но вот ничего не поделаешь - так вышло. И дело не в том, что виноватым во всем окажусь только я. Виноваты будут все, но кто и как это чувствовать будет - другое дело.
У нас разные вкусы. Мы пересеклись лишь в нескольких вещах, к которым друг друга приучили, но не более. А ты хочешь большего, но я дать этого тебе не могу... И не потому, что не хочу, а просто не в состоянии. Как сказал бы Константин Иванович: вот такая шутка вот.

И мы безбашенны, безобразно распущены и пошлы. У нас очень дружный и веселый класс, исключая постоянное соперничество. И с ума мы сходим до безобразия тихо, съезжая от беззвучного смеха под парту: смех беззвучный самый сильный из всех смехов. Гоняем по школе, словно первоклассники на перемене, но нам можно, мне так кажется.
Неорганизованны и безответственны. Но так уж вышло, что класс в целом выглядит именно так.
Идеально эгоистичны. Циничны. И это тщательно скрывается друг от друга, просачиваясь наружу лишь легкой иронией в отношении друг друга. И это в порядке вещей.
Неадекватны? Просмотр эпизодов из Пилы 2 и 3 на большой перемене, дружный смех в самых жестоко-душещипательных моментах. Конкретно один день из жизни...

Иногда мне кажется, что некоторые педагоги в нашей школе немного невменяемы.
Иногда мне кажется, что я вот-вот придушу кого-то. Или начну лезть к Аньке.

И диалоги, что идут между нами... Семпай вспомнил про Лиса, когда это уже не нужно. Снова Ирония.
"Тарелки", ирония, эротика и Ахматова.

---

О любви.

Правда в том, что рано или поздно все сказочники умирают, в этом нет ничего особенного. И дракон в пещеру забился, прячась от снега. Ему, созданию огня, тоже холодно, ибо огонь, греющий его, затухает. А тому, кого звали сказочником, огонь уже не поможет согреться. Ничего страшного не произошло. Он замерзает, забившись в заросли терновника, истекает кровью... И кричит о том, что он умеет летать, что у него все еще есть крылья. Истерзанные, изломанные, а он до потери сознания пытается взлететь. Нарывается грудью на шипы и кричит, что хочет взлететь. Всего лишь еще один раз. Ветер в волосах, по коже; солнце, слепящее, но такое горячее, наполняющее огнем, исцеляющее. Кричит о том, что хочет спасения, вырывается из терновника, а ветви сплетаются все сильнее, закрывая свет. А он никак не может понять "За что?" И кто-то заботливо обнимает израненные плечи сказочника, дарит свое тепло. А затем безжалостно вырывает крылья, лишая всякой надежды. И когти впиваются в плечи, что когда-то были гордо расправлены, не хуже шипов. И, задыхаясь от боли, когда-то крылатый, сказочник продолжает что-то безумно шептать. А затем на мертвом лице замирает самая искренняя улыбка...

© Copyright: Хицуки Героин, 2011
Свидетельство о публикации №21111191747
Он же Astes.

---

Субботнее.

Радует, что в подобные ситуации попадаю не только я. Но все же не очень приятно в темноте влезть в лужу и набрать полные кеды воды.
В Москве погода радикально меняется за какие-то 40 минут, пока едешь на метро из одного конца города в другой. Но прогноз мы не смотрим. Зачем? Достаточно выйти на балкон — проверить. А потом мерзнуть.

Алинка... Милая моя Алина. Девочка моя. Не моя. Печально, да, очень печально, потому что моей никогда и не была. Так просто получилось, что я оказался рядом, когда это было необходимо. Но не более. Но все равно очень обидно и неприятно, когда тебя просто игнорируют и посылают к чертям. И веселятся при этом. Хотя, куда мне, я же «старше», я не понимаю четырнадцатилетних девочек.

Айзен, но уже привычней настоящее имя. Колючее, немного жесткое, не смотря ни на что, его приятно произносить. Еще приятнее слышать свое имя. Но тоже очень печально и неприятно... Плохая ситуация, нужно прекращать.
Хочет изменить меня, показать мне лучшее во мне. Надо же...

Габи. За полтора года я так привязался к тебе, братишка, что теперь ты от меня не отвяжешься никогда.)))

И ранний Есенин не помогает, я начал зачитываться Маяковским. Более того, я начал понимать его стихи, улавливать чувства и проникаться ими. И понимать, что мне его поэзия очень близка. Как и поэзия Ахматовой. Почему-то в шестнадцать(Господи, семнадцать скоро, ЕГЭ, выпускной и поступление — надо же, как время летит) тема неразделенной любви воспринимается очень остро, словно наизнанку вывернули.

А в метро на меня долго смотрел мужчина лет 40-45, а потом попросил улыбнуться. И сказал, что так мне намного лучше, чем сидеть с печальным лицом. Мелочь, казалось бы, но никак не отпускает.

Би-2, Ночные снайперы, немцы. Отличный набор. И список фильмов, постоянно пополняющийся, но смотреть я просто не успеваю.

---

Не лучшее. Но вместе и нам было весело.

---

Хм...

Интересно, в который раз у меня так? Когда пытаюсь что-то писать, не выходит. Столько мыслей роится в голове, а на бумаге появляются какие-то неясные рисунки. Часто.
И часто я почему-то занимаюсь совсем не тем, чем надо. И явление это столь частое, что уже даже раздражения не вызывает, хотя должно. И это вовсе не лень или что-то с ней связанное. Лишь смена деятельности. То, чем можно заняться потом, делается сейчас. А вещь нужная оставляется на потом.

Но я сдал одно эссе, что весьма радует.

А скайп зло.

Хотелось бы порадовать Нерочку.
Милая моя, я таки заканчиваю дошивать Тайши. И вышел он у меня совсем не в той цветовой гамме, что я хотел изначально. Хотя с пояском дела так и не продвинулись. Но я нашел для него знатные кисточки.)))
И к ориджу, нарисованному тобой, осталось лишь жабо сшить.

---

Неро. Это то, что я должен был отправить прошлой осенью.

Вступление первое.

Что есть девятый отряд? Около двух десятков всякого неясного сброда, гордо именующего себя демонами, жнецами и Хранителями стихий, даже тройка «Драконов» затесалась и ангел. «Neun», он же Нойн, существует независимо ни от каких организаций, а тем более личностей.

И надо бы сказать с чего все начиналось, если так, по-хорошему. Но уже никто почти ничего не помнит. Хотя можно, конечно, спросить официального руководителя Нойн, но он сам может отказаться отвечать на вопросы. Почему? И на этот вопрос Вы ответа не получите, но можете получить по лбу за излишнее любопытство.
«С чего начиналось? Ох, это у Пепельного спрашивайте, а не у меня». Именно так ответит вам Тайши. А Хицуки, в свою очередь, пошлет вас к Тайши. Круговорот мыслей в Нойн. И так будет постоянно, что бы вы ни спрашивали у них. Но можно послушать их воспоминания, когда все дружно напиваются и со смехом рассказывают о «деньках наших старых». И начинается все с неизменной фразы «Я вот что вспомнил…»
А напрямую спрашивать бесполезно...
Иска Куроцу, жнец Нойн.

Неизвестно откуда к нам в Нойн попал ангел. Вот уж спасибо Вольфу. Огромное!
Сакурай, нечто среднее между демоном и Чеширским Котом.

У нас и такие есть.
Аши Куроцу, жнец Нойн.

Глава I. С чего всё начиналось.

В дверях кабинета Сёна Кацураги стоит мальчишка лет пятнадцати и с любопытством осматривает помещение, не решаясь войти внутрь.
- Так и будешь стоять? – хмурый, лет тридцати на вид, мужчина отрывается от бумаг, бегло оглядывая наглеца, что решился его потревожить. – Имя, возраст, ранг.
- Вольф Астес, почти шестнадцать, прислан к Вам на стажировку, - скороговоркой выпаливает паренёк и замолкает, выжидающе глядя на капитана.
Реакции на его слова не следует – Кацураги спокойно продолжает заполнять какие-то бумаги, как и ранее. Вольф начинает отсчитывать секунды в ожидании ответа. Минута, полторы, три, восемь.
- Э... Простите...
- Еще три минуты, плюс-минус одна, - не отрываясь от своего занятия, говорит Кацураги.
Астес коротко кивает, снова бегло осматривая кабинет, начиная отсчитывать секунды.
- Ну вот, а теперь я тебя внимательно слушаю, - в тот момент, когда Вольф досчитывает до ста шестидесяти трех, говорит мужчина. – Вольф, так? Астес... Какая неприличная фамилия. А полностью как зовут?
- Вольфрам Хартгейм фон Астесер, - с неким смущением говорит парень.
- Ах, это сокращение, - буквально на пару секунд лицо Сёна озаряет улыбка, которую, впрочем, Вольф не замечает, отвлекаясь на шум в коридоре. – Драхе, так? И прислан ко мне... Не завидую, - и, видя некое удивление на лице парня, мужчина добавляет. – В отношении службы у нас очень строго.
Вольф снова коротко кивает, рассматривая теперь уже самого Хранителя Зеркал. Смуглый, темноволосый, с привлекательными чертами лица, тем не менее мужчина строго смотрел на него, казалось, ожидая еще каких-то объяснений, которых со стороны Вольфа не было, лишь удивленный взгляд да некое смущение.
- Что-то еще? – бормочет Вольф, не понимая, чего от него ожидают.
- Кто вас ко мне прислал, у кого под началом были. Все документации на вас, с подписями прошлого начальства.
- Сначала у бешютцера Героина, потом у Кройца. Вот письма от первого, вот от второго, - всё же зайдя в кабинет, Вольф кладёт два конверта на стол своего нынешнего начальника, хочет сказать что-то еще, но его жестом останавливают – Сён сам распечатывает один из конвертов, мельком осматривая все бумаги, что в нём были. То же он проделывает и со вторым. Тонкие брови удивленно выгибаются, сиреневые глаза уже с любопытством смотрят на Вольфа.
- Какой послужной список... За пол года... И что же вас, такого хорошего, перевели ко мне? За общение, - во взгляде Сёна появляется холод. – С суккубами? Или за связь с демонами?
- Ох, нет, - на лице Вольфа появляется какая-то ехидная улыбка, так же сменяющаяся холодом. – Увы, за помощь ангелам...
- Даже так, - мужчина негромко смеётся. – Даже так... Что же, побудете у меня под началом восемь месяцев, считая с первого, - тут он бросает взгляд на календарь. – Октября. А сейчас вы свободны, так же как и следующие два дня. Вон отсюда!
Отвесив шутовской поклон новому начальнику, Вольф спешит покинуть его кабинет, втайне надеясь, что будет здесь исключительно редко во время прохождения стажировки. Идя по коридору, он недовольно хмурится и злится на Сёна. Зная, что злиться ещё не за что, но злиться. За прекрасное самообладание, за ту холодность, то едва заметно презрение во взгляде сиреневых глаз и мягком голосе, что начал отливать сталью при упоминании демонов. «Пф... Хорош нашелся!» - в сердцах восклицает Вольф, сразу же опасливо оглядываясь назад, туда, где остался кабинет Кацураги. И снова он недовольно фыркает, продолжая злиться на Сёна. И вспоминает едва заметную улыбку на тонких губах. Остановившись, он улыбается своим мыслям.

А Сён вспоминает тот гнев в глазах мальчишки и смеётся. В тишине кабинета смех отдается эхом от стен, возвращаясь к хозяину. Мужчина устало прикрывает глаза.
- Но признайся, он тебя заинтересовал? – Его висок щекочут чьи-то прохладные губы; голос, отдаленно напоминающий переливы флейты, снова касается слуха. - Так ведь?
- Честно? - Даже глаз открывать не надо, и так ясно, что именно руки Героина скользят по напряжённым плечам, именно его голос заставляет лениво улыбнуться. – Зачем ты его Тайши отдавал?
И тихий, такой же мелодичный, как и голос, смех на грани слуха. Больше на галлюцинацию похоже, чем на реальность. Героин.
- Ну, мне скучно было, - и, встречая некое удивление в сиреневых глазах, Хицуки снова смеётся, глядя на Сёна. – У мальчишки вид был такой, словно на него все человеческие беды разом свалились... Ну я его и перевел к Тайши. А что?
- Уже ничего, - бормочет мужчина и обнимает Героина за талию. – Ничего. Забудь.
Сён и сам улыбается, думая о том, что с мальчишкой можно работать как с пластилином. И снова прикрывает глаза, когда тёплые губы касаются лба. Значит, так и должно быть.

Иска наблюдает за младшим братом, пока тот заполняет очередной отчет для Кройца о проделанной работе в постапокаплитеском Париже, и злится. Она не привыкла сидеть, сложа руки, а на «большую землю» посылают в последнее время только Аши. Хоть вешайся с этим Кройцом! Но тут же гнев во взгляде девушки сменяется некой нежностью, любовью даже. Зато у любимого брата бывают вылазки, да и то для отчетов о населении. Скука, да и только. А она днями вынуждена сидеть в кабинете, возиться иногда с новоприбывшими молодыми жнецами, а чаще всего просто ничего не делать. И навязчивая мысль придушить Кройца посещает всё чаще. После ухода Астеса совсем скучно стало. Иска снова бросает взгляд на брата, недовольно пересматривающего все бумаги, и смеётся.
- Ис, замолчи… У меня цифры не сходятся, - почти жалобно произносит парень. – Умерло двенадцать человек и пять обитателей. Из них трое попали к нам, как стихийные. Семеро отправились в Чистилище, один в Рай, еще одного мы направили к Героину. А обитателей куда?
- Тоже в Чистилище, а там решат, - Иска зевает. – Двадцать четыре...
- Что, прости?
- Двадцать четвертый окурок летит с этажа выше, - Девушка бросает взгляд на часы и что-то считает на пальцах. – За три часа!
И оба тут же, глянув друг на друга, произносят дружное «Фу!» и смеются.
- Многовато он у нас курит...
- Глядишь, и помрёт...
- Неа, - почти что скорбно произносит Аши. – Второй раз не помрет. А жаль... Я же так жду, когда ты, Ис, станешь Хранителем!
Девушка смотрит на брата, как на умалишенного и, словно подтверждая, крутит пальцем у виска. И перекрещивается, чтоб наверняка Господь уберёг её от такого...

Вольф уныло смотрит то в окно, то на часы, иногда перелистывая страницы книги со странным набором символов и миниатюр, изображающих Ад. Язык ему не понятен, поэтому он лишь рассматривает изображения, пытаясь понять их смысл. Грешники на костре, грешники в котлах с кипящим маслом, грешники... Демоны, безобразные и страшные, совсем не такие, каких встречал он. Его демоны были прекрасны, манили своим запахом и взглядом, их голоса приятно опутывали душу, похищая ее. Нужно было лишь сказать «да» и подписать контракт. Например, как тот мальчишка Александр. Ради спасения сестры, которая его даже не любила, за человека не считала. Глупец. Или это он, Вольф, глупец, если не понимает что такое семья? И у него была сестра, младшая. Роземари. Возлюбленная. Вольф ей завидовал иногда, ведь она действительно была любимым ребенком в их семье. В «их» семье. Он дёргает себя за светло-золотистую прядь. «У меня же алые были… Странно, почему они стали светлыми?»
Легкое, почти невесомое, прикосновение к плечу, Вольф невольно вздрагивает и оборачивается.
- Герр Героин, зачем вы так пугаете?
- Мне тут скучно стало, - Хицуки улыбается вполне довольный тем, что застал мальчишку врасплох. – Ты не хотел бы меня развлечь?

Тонкие прохладные пальцы пробегают по белоснежной горячей коже, касаясь самых чувствительных точек на теле парня, и того выгибает дугой. Острое лезвие плавно очерчивает контур рёбер, на коже появляются алые полосы крови. Паренёк снова выгибается, теперь уже от боли. Янтарно-жёлтые глаза встречаются с янтарно-зелёными, смеющимися и жестокими.
Парнишка нервно дергается, и заржавевшие цепи, что опутывают всё тело, противно звенят, издавая неясный скрежет. Но их заглушает хриплый крик. Блондин безвольно обвисает, цепи звенят. А Он смеётся, уходя, прикрывая за собой тяжёлую железную дверь.

Сён бросает взгляд на часы и хмурится. Одиннадцать. А Вольфа всё еще нет, хотя рабочий день начинается в полдесятого утра. А у большинства жнецов он круглые сутки.
Спустя час мужчина начинает злиться, а спустя еще два часа – беспокоится. У мальчишки в документах не значилось ни одного выговора за опоздание на рабочее место.
Через десять минут перед ним стоят, внимательно выслушивая, Хицуки и Тайши; первый улыбается, второй хмурится, глядя куда-то в окно – ему невыносимо хочется покурить, но в кабинете у Сёна курить запрещено. Первому явно что-то известно, так кажется второму, но первый молчит, улыбаясь как полоумный. Первому весело, ведь он и вправду знает, где сейчас драхе Астес. Но он не скажет, ведь обещал; даже если и не пообещал, не сказал бы. А зачем? Это же весело наблюдать, как злиться Кройц, как беспокоится Хошикари. Весело... К реальности Хицуки возвращает звонкая пощёчина.
- Героин, твою мать! – Кажется, Хошикари тоже злится. Еще одна пощёчина. Очень сильно злится. – Ты же знаешь, так?
- Знаю, - медленно тянет Хицуки, а затем улыбается. – Но не скажу.
«Зря», - запоздало думает он, когда за секунду до удара головой о стену, успевает упереться в неё ладонями, - «Зря сказал». Зелёные, с янтарём, глаза со смехом смотрят в серо-голубые глаза Тайши, боясь сиреневых глаз Сёна. Единственного, пожалуй, во всей Организации. Но даже ему Хицуки не скажет, ни за что не скажет: ни под страхом смерти, даже угрозу быть отправленным в Чистилище проигнорирует. Бывало и хуже. Суд. Смерть, возможно. Да и что такое смерть для жнецов? Они же и так мертвы. А пропажа малолетнего драхе – глупость, не стоящая внимания с его, Героина, стороны. Пусть даже когда-то собственного.
А Тайши злится, ему хочется прибить этого засранца Хицуки. За знание, за смех во взгляде, но, что самое главное, за молчание. Но не убьёт, ибо руки марать не хочется о такой мусор, как Героин. Не убьёт потому, что тот знает; потому, что самому Тайши Вольф нужен; потому, что только он знает о Вольфе то, что другим знать не нужно. И Кройц, игнорируя запрет, подходит к окну, открывает его и курит, не слушая ругательства Хошикари и смех этого полоумного. А если Вольф и правда окажется там, где он думает, то Героин нежилец. И пусть его потом в Чистилище отправят. В этот момент убить брата кажется самой лучшей перспективой. Рано.
Сён опускается в кресло, устало прикрывая глаза; хочется прибить сначала Героина за молчание, потом Кройца за излишнюю вспыльчивость. Это же надо додуматься, чтобы стукнуть высшего Хранителя головой о стену! Признаться, самому хотелось так сделать. Но не в его же кабинете! Сён трёт виски, стараясь успокоиться. Кройц тоже что-то знает, по нему видно. Но тоже молчит. И на языке вертится одно только нецензурное, поэтому Кацураги молчит, боясь, что наговорит сейчас много лишнего.
- Хошикари, хочешь, скажу, где он может быть? – Тайши сидит на подоконнике, выкуривая, докуривая вернее, восьмую или девятую сигарету подряд.
В кабинете снова воцаряется молчание: удивленное со стороны Сёна, смеющееся со стороны Хицуки и холодно-равнодушное, пахнущее сигаретным дымом, со стороны Кройца.
Стук в дверь остаётся незамеченным, и там, за дверью, решают, что в кабинет пуст. В коридоре слышны приглушенные ворсом ковра и постепенно отдаляющиеся шаги. Героин улыбается, глядя на Тайши, а тот внимательно наблюдает за Сёном. На пару мгновений тишину нарушают звук зажигающейся спички и тихий вздох. Первым не выдерживает Хицуки – он смеется, словно флейта поёт на ветру, но быстро умолкает.
- Архивы поднимал, - коротко бормочет Тайши, бросая злой взгляд на Хицуки. Как же ему хочется придушить этого улыбчивого отморозка. Но пока что нельзя.
Сён ничего не отвечает, лишь кивает – мол: понял. В дальнейших объяснениях он не нуждается, и так всё ясно. А вот запропастившегося неизвестно куда Астеса найти не помешало бы.

Вольф напряженно вслушивается во мрак, но ничего, кроме скрежета потревоженных неосторожным движением цепей не слышит. Но и его биение собственного сердца где-то в висках вскоре заглушает. Дышать, рвано хватая ртом воздух. Да и по-другому не получается даже. Он пропускает тот момент, когда к нему кто-то входит, и обращает внимание на вошедшего лишь тогда, когда тот начинает осторожно гладить Вольфа по растрепанным светло-золотым волосам. Янтарь встречается с бирюзой чужих глаз, почему-то неправильно-тёплых. Вольф даже удивиться успевает перед тем, как его резко вздёргивают на ноги. Снова слышен противный, слишком громкий для привыкшего к тишине слуха, звон и скрежет заржавевшей цепи, эхом отдающийся от стен подвала. И кричать хочется ещё раньше, чем к затёкшему от холода и минимума движений телу возвращается чувствительность в полной мере. Щёк касаются тёплые пальцы, затем пробегаются по спине, накидывая тёплый, на меху, плащ. Вольф невольно дёргается, пугаясь прохладного меха, но тут же успокаивается. Снова тёплое прикосновение к щекам, только теперь это уже мягкие губы. От чужого пахнет мёдом и виноградом, но запах поверхностный. Потом чувствительный звериный нюх улавливает кровь и сталь. Впервые за всё время разума Вольфа касаются липкие щупальца страха, проникая к сердцу, в самую душу, надёжно укореняясь там. Чужой, видимо, замечает испуг мальчишки, ибо резко толкает того спиной к стене и целует обманчиво-нежно, прикрывая смеющиеся бирюзовые глаза. Отмечает про себя, что от мальчишки действительно пахнет страхом, но больше малиной и ещё чем-то сладким, не понять даже. Вольф пытается сопротивляться, упорно пытаясь вырваться из цепких рук чужака, что, впрочем, делать бесполезно. Тёплые руки скользят по плечам, рёбрам, к животу, мимолетно касаются бархатистой кожи бёдер, а затем снова цепко держат руки. Чужой целует медленно, мягко, но где-то на периферии Вольф понимает, что всё это обман, что потом будет больно.

Тайши напряжённо вглядывается в полумрак туда, где видна блёклая, почти ничем не отличающаяся от окружающей темноты, полоска света. Идёт последним, с дрожью осознавая, что оказался прав. Даже Героину, похоже, не до веселья – отсутствует вечная ненормальная полуулыбка. А Сён, кажется, злится на обоих. А Тайши так хотелось прогадать, увидеть, что дверь ничем в темноте не выделяется, спокойно выдохнуть и пойти выкурить сигаретку другую в кабинете у Иски и Аши, заодно и посмотреть, чем эти двое заняты в рабочее время. Но не вышло, увы, за дверью был свет, хоть и не очень яркий, но был. И это пугало троих хранителей, даже отмороженного и явно вкурившего какую-то дурь Героина.

И просто целовать и зажимать Астеса у стены уже неинтересно, да и собственное тело требует большего. Чужие губы скользят от шеи к ключицам, чуть прикусывают нежную кожу. Он заглядывает в глаза Вольфа. И не верится, что шестнадцатилетний мальчишка может так на тебя смотреть: мутно, распутно и похотливо.

Сён толкает тяжёлую железную дверь, но обнаруживает лишь лестницу, ведущую в какой-то полуподвал. Бросает почти растерянный взгляд на Тайши, которому, похоже, совсем уже плевать на происходящее. Хицуки тихо усмехается и спускает первым, открывая вторую дверь.

Вольф жмурится от боли, волнами пробегающей от поясницы по всему позвоночнику и огнём растекающейся по венам. Пожалуй, закричать в такой ситуации было бы лучшим выходом, но гордость не позволит. Более сильный и грубый толчок заставляет хрипло застонать. Руки соскальзываю с холодного камня, но незнакомец не дает упасть, выкручивая руки, прижимая к стене сильнее и заставляя выгнуться.
- Ну, каково это, когда тебя имеют в твою аристократическую задницу? – Хрипло и с насмешкой в голосе спрашивает чужой, толкая глубже и грубее в податливое тело.
В ответ он получает лишь еще один болезненный стон и всхлип, не более.
Хицуки как завороженный смотрит на то, как насилуют его бывшего подчинённого, и не может отвести взгляд. Именно сейчас Вольф почему-то выглядит красивее всего: с болезненно изломленными бровями, выгнувшимся и кусающим собственные губы. Именно таким он прекрасен. Вспоминаются слова наставника о том, что боль и страдания неизменно украшают всех, кто живет за чертой жизни.
Сён плечом отодвигает Героина и тут же отворачивается, не в состоянии смотреть на это безобразие. Ему слишком противно видеть ухмылку на лице демона.
Тайши даже заглядывать в помещение не нужно – он слышит, чувствует: по негромким стонам, по хриплому тяжёлому дыханию, по запаху чужого возбуждения. Он закуривает и садится на ступеньки, наблюдая за Хошикари и Героином, который, похоже, начинает потихоньку заводиться от одного лишь созерцания. Тайши тихо фыркает: ему тошно смотреть на брата.
А Вольф не замечает появления в подвале новых личностей, стараясь не-думать о собственной боли – больше душевной, чем физической – и об унижении. Он не замечает так же, как никто не заметил, что он все ещё ребенок, лишь по воле случая попавший под царственный взгляд Вечности. Боль током бежит по венам, от неё начинает постепенно тошнить. И чужое возбуждение обжигает кожу.
Хоши замечает и Хицуки, и Сёна, ощущает ещё чьё-то присутствие. Острее всего сейчас пахнет боль мальчишки, и он упивается ею, как дорогим лакомством. От этого запаха даже голова немного кружиться. А чужое тело горит огнём, словно пожираемое им изнутри. Хоши толкается в Вольфа в последний раз и замирает, касаясь губами плеча парня; шепчет едва различимое с тихим вздохом «Так уж получилось» и отстраняется, но тут же приходится подхватить на руки Вольфа, потерявшего от боли сознание.
- Хи-цу-ки, ты труп, - едва слышно цедит Сён. Хоши оборачивается на этот голос с нотками стали. – Как сюда попало… Это…
Хоши улыбается, понимая что «Это» и есть он сам. В бирюзовых глазах на мгновение появляются искорки смеха. Всего лишь на одно короткое мгновение.
- Понятия не имею, - а голос Героина напоминает натянутую струну. – Это не моих рук дело. Я демонов не люблю.
За дверью кто-то хмыкает. Кто-то, от кого мягко и нежно пахнет дождём и свежескошенной травой. Хоши нравится этот запах, ему хочется увидеть его обладателя. Буквально пару секунд – Вольф оказывается на руках у Сёна, а демон стоит за спиной того, кто так сильно его привлек. И как он не заметил сигаретный дым?
Тайши даже не оборачивается – и так всё ясно. Мёд, который, впрочем, не заглушает стали с привкусом крови. Привычный запах любого демона – сталь и кровь. А вот мёд это уже интересней. И что-то еще, что именно Тайши никак не может понять. Вино? Нет, тогда была бы кислинка. Значит, обычный виноград. Спелый и сладкий, манящий. Кройц снова хмыкает.
Хицуки смеётся, осознавая, что делать этого не нужно, но смеётся. И улыбающийся младший брат, и демон за его спиной, и Сён с потерявшим сознание Вольфом на руках – всё это его забавляет. И факт, что из-за того, что Хоши соблазнился мальчишкой, его могут отправить в охотники, остаётся где-то за гранью здравого смысла: вышло даже интересней, чем он представлял, веселее. А охотником он побыть пару дней, так уж и быть, может.
Сён не злиться, ему плевать на демона. Он просто проходит мимо, как ему кажется, ненормальной троицы и, захлопывая за собой тяжелую железную дверь, несёт мальчишку в медпункт. И как он объяснит там причину, почему Вольф изнасилован? Да уж, счастье. А ведь только начало квартала…
Тайши не оборачивается на звук закрываемой двери. Не оборачивается на запах демона, хотя уже интересно посмотреть на его обладателя. Он лишь наблюдает за Героином, прислонившимся спиной к холодной стене и тяжело дышащим. Хорошенько же его зацепило, ох как зацепило… Тайши тихо смеётся.
Хоши вздрагивает, когда тот, кто его заинтересовал, смеётся. Даже смех напоминает шуршание дождя на опавших листьях. Мило. Этот жнец нравится демону всё больше и больше. Надо будет потом с ним пообщаться наедине. Потом. Когда-нибудь, если он, Хоши, выйдет из этого подвала живым.
Хицуки приходит в себя от чужого смеха, нервно передёргивает плечами и выбегает, почти что следом, за Хошикари. И долго потом стоит возле распахнутого настежь окна в тёмном коридоре, вдыхая запах осени. Весёлое первое октября, веселее не придумаешь. И всё же, вышло очень даже мило. Кроме пункта с демоном. Откуда он только взялся?
Хоши улыбается, глядя на пепельноволосого жнеца, который снова курит, не обращая внимания на демона. Тайши спиной чувствует на себе чужой внимательный взгляд, но не реагирует. И вдыхает запах демона, как и тот вдыхает его собственный. Они долго молча следят друг за другом, чутко улавливая каждый вдох-выдох, каждое шуршание одежд. Один внимательно рассматривает, другой не менее внимательно прислушивается. И нервы, кажется, вот-вот не выдержат. Обман. Почти пятисотлетний демон прекрасно владеет собой, как и трехсотлетний жнец. Ничто не выдаёт напряжения, что витает в воздухе на лестнице, ведущей в мрачный подвал. Тайши даже не курит, не желая нарушать тишину; Хоши едва дышит, но всё же улавливает лёгкий запах страха. И улыбается. Он победил. И жнец, кажется, это понимает.
- Даже не думай, - с улыбкой Тайши оборачивается к демону, ловит любопытство и интерес в бирюзовых глазах и закуривает. – Шаг, и ты станешь прекрасным дополнением в моей коллекции.
Хоши не отвечает, лишь присаживается на ступеньки рядом со жнецом, ловит в его волосах отблеск серебра и улыбается. Он и вправду прекрасен. Жаль только, что цвет глаз не увидел. Но на это еще есть время. Около часа – не больше, если не меньше.
Мягкая прохлада наполняет помещение, но дышать от этого легче не становиться – запах мёда становиться острее. Давит на плечи Кройцу, мешая нормально думать. В воздухе застывают капельки воды, едва заметно поблёскивая в мутном свете. Жнец и демон улыбаются друг другу. Из крайности в крайность. Улыбка демона приторно-сладкая, улыбка жнеца холодная, отливающая льдом. «Все верно», - думает один из них за мгновение до удара другого. И эта мысль почти осязаема: она мягко струиться прохладной водой по разгорячённой коже, осторожно проникает в разум тёплым ветерком. Дверь в подвал резко захлопывается от резкого порыва воздуха; жнец и демон остаются вдвоем на очень плохо освещенной лестнице: один у двери в коридор, наверху, другой у двери в подвал, внизу. Серо-голубые глаза смотрят сверху в бирюзовые. И, кажется, вечность проходит пока они смотрят глаза в глаза, беззвучно дышат, прислушиваясь к биению сердца друг друга, кожей осязая чужой запах. И Тайши упивается этими секундами-минутами, а Хоши жадно ловит каждое, пусть и едва заметное, движение жнеца. Ждёт. Оба чего-то ждут. Вода отблёскивает по стенам и потолку, на полу стелятся потоки воздуха. И напряжение током бьёт по нервам, сейчас почти оголённым, натянутым до предела. Демон сладко улыбается, почти вплотную оказываясь рядом с Тайши. Нервы не выдерживают – жнец улыбается словно безумный. Вода волной накрывает обоих. И дышать нечем, уже нечем. Обоих выносит во мрак коридора. Один стоит у окна и курит, второй лежит на полу, глядя в тёмный потолок и тяжело дыша. Сигареты и дождь, мёд и виноград. У жнеца кружится голова, а демон смеется: надсадно, хрипло, ибо воздуха всё ещё не хватает; безумие, словно патока, пахнет сладко и приторно, от него становится тяжело дышать даже Тайши, привыкшему всё время ощущать безумие рядом, в лице Героина; но даже ему сейчас тяжело, а демон продолжает смеяться, за что получает по рёбрам. И замолкает, почти удивлённо глядя на жнеца. Безумие испаряется в окно вместе с запахом осени и чьего-то страха. Общего, скорее всего.
Тайши уходит, оставляя Хоши лежать в тёмном коридоре. Не оборачиваясь, беззвучно, даже длинный синий плащ не шуршит. А демон смотрит ему вслед и улыбается, сам не зная чему. И жалеет, что даже имени этого жнеца не знает, но всё же радуется, что жив остался. Они еще встретятся, Хоши в этом в этом уверен. В Аду, в Раю, пусть даже в Чистилище – встретятся.

Сён спит в кресле рядом с постелью Вольфа. Спит чутко, ожидая, что мальчишка вот-вот придёт в себя.
Иска сидит тут же, на полу, изредка бросая взгляд внимательных чёрных глаз на младшего брата или Кацураги. И сама уже постепенно начинает засыпать. Да и не остаётся иного занятия, когда двое спят, а третий где-то на грани сна и просто бессознательного состояния. Сходить бы сделать себе ещё кофе, но от одного упоминания о нём девушку скоро тошнить будет.

Солнце, словно чего-то боясь, редко заглядывает меж тяжёлых штор в больничную палату. Да и демоны его не особо любят. Хоши открывает глаза – взгляд упирается в потолок, странно отливающий алым. Осматривается и вздыхает, понимая, что в Аду ничем не лучше, чем в Амте. Теплее разве что. Ему, как демону воздуха, даже под лёгким покрывалом жарко. Он вообще Ад не любит. Даже первый из его кругов, куда иногда солнечный свет все же проникает. Хоши прикрывает глаза, прислушиваясь, и, не обнаруживая ничего для себя подозрительного, снова засыпает.

Тайши стоит в дверях личных покоев Хошикари и, улыбаясь едва заметно, осматривает спящую троицу: хозяин комнаты спит в кресле, Иска и Аши Куроцу на полу, недалеко друг от друга. И Вольф в постели Сёна: золотистые, почему-то с алым отливом, волосы растрёпаны, на лице спокойствие, непривычное для этого паренька. Осталось лишь Героина найти. Но это позже, а сейчас нужно дождаться, когда Вольф в себя придёт. Видимо, долго ждать придётся. Тайши всё же заходит в комнату Сёна, сразу же осваиваясь на подоконнике, но не курит, впервые за долгое время изменяя своей привычке, лишь смотрит в окно на размеренную жизнь Амта. Здесь, на территории Германии, в Амте даже на появление демона внимания не обратили. Тайши печально вздыхает: в Китае было многим строже. А здесь. Только отчеты главному вовремя сдавай. Беспечные деньги, ничего не скажешь. Он переводит взгляд с улицы на обоих Куроцу. Небо и земля. Смуглая, темноглазая Иска, напоминающая больше всего дикую хищную кошку характером и повадками. И светловолосый, белокожий Аши, домашний и тёплый. Иска соответствует своему званию – маг Воды – характером, а вот брат… Тайши снова вздохнул. Ему бы огонь хранить, а не воду. Как же в этом немецком Амте всё сложно с персоналом. Ни один жнец или хранитель не подчиняется законам. И если Там узнают, то всех в Чистилище отправят.
Аши наблюдает за капитаном Кройцом и улыбается, а тот, кажется, не замечает, погруженный в свои мысли. Ну и пусть. Парень зевает и потягивается, садится и потягивается еще раз. И капитан, кажется, бросает на него внимательный взгляд, но тут же отворачивается к окну. Не курит. Аши даже удивляется – Кройц и не курит. Быть такого не может!
Время, как в грозу, часы отсчитывают едва слышно; время, как сироп, медленно перетекает из секунды в секунду, становясь минутами; время, кажется, вообще остановилось в этой комнате. Стены, пол, потолок – всё покрывается водой. Тайши даже не двигается, одним лишь желанием заставляя воду появиться из ниоткуда. Он еще раз доказывает статус Хранителя. И Аши понимает, что ему ещё очень далеко до бешютцера. Очень далеко. Около сотни лет… Вода неподвижна, она лёгким покрывалом, саваном скорее, укрывает всё. Дышать становить ещё легче. И голубоватое свечение наполняет комнату, которую закатное солнце уже не в силах осветить.
- Бешютцер? – Мягкий, спокойный голос Аши выводит Тайши из задумчивого полусна.
- Что, Аши? – И, словно забывая, что отчёт сдан ещё вчера. – А ты отчёт о ситуации в Париже сдал?
- Да.
Кройц коротко кивает, снова отворачиваясь к окну и - кажется, что за долгое время, но нет, лишь полтора часа прошло – закуривает, с наслаждением вдыхая горьковатый дым. Время, как понятие, отсутствует в Амте – реальностей много, время в каждой идёт по-своему. Неизменны только те, кого называют ангелами и демонами. И немногие знают о жнецах – шинигами, проводниках, где-то ангелах и богах смерти. Но и они неизменны. Десятками, сотнями лет. Поздно или рано всё начинает исчисляться тысячелетиями. Для всех: богов, жнецов, ангелов и демонов. Тайши вздыхает: нет, не такие мысли должны быть в его голове, не такие…

Хоши, лёжа в ало-серой больничной палате, смотрит на часы, отсчитывая секунды-минуты, ждёт, пока брат соизволит зайти к нему. Ждёт вот уже три часа, четвёртый скоро тикать начнёт, как только минутная стрелка пройдет «10», а часовая «5». Хоши злиться: без разрешения брата постель ему не покинуть. А ведь ещё объяснительную писать надо. И кто их только придумал, объяснительные эти?! Не иначе как ангел какой породистый, аж тошно… Хоши смотрит на часы, понимая, что сегодня брат не придёт, поэтому встаёт с больничной койки, быстро одевается и покидает палату, где единственное напоминание о нём – запах мёда. Да и тот скоро выветриться.

Это так, словно кокаин вдыхаешь – сначала кайф, ни с чем не сравнимый кайф. А потом ломка, ужасная, болезненная, выворачивающая наизнанку. И это страшно, если демон вдруг начинает в ком-то нуждаться, ведь любовь демона своеобразна – он любит до тех пор, пока всю душу не выпьет. Но пока демон видит «свой кокаин» всё хорошо. А у него ломка, он остро нуждается сейчас в своём брате, но не может даже прикоснуться к нему. И только поэтому он смотрит на алое, сернистое небо Ада, стараясь отвлечься от мыслей о брате. Увы, получается плохо – перед внутренним взором то и дело всплывают чьи-то бирюзовые глаза и не отпускают. Кошмар наяву. Ад.
Прохладные руки скользят по такой же прохладной, чуть смуглой, коже. Бархат чёрных одежд соскальзывает на пол, обнажая стройное гибкое тело. От поясницы к лопаткам и шее, по позвоночнику, исчезая в седых, с голубоватым отблеском волосах, вьётся неясная вязь знаков-иероглифов, складывающаяся в замысловатый узор. Запястья оплетают такие же вязи-татуировки. И только знающий поймет, какие страдания они порой причиняют своему носителю.

Здесь пороки обретают облик, но он им не поддаётся. Хоши вспоминает тот день, когда стал обладателем узоров на теле, что сейчас горят огнём; вспоминает, что у брата такие же. И улыбается при мысли о том, что тот тоже сейчас страдает. Даже больше, чем он сам. Почему-то именно эта мысль доставляет почти физическое удовольствие.

Он почти кричит, комкая чёрный шёлк простыней, выгибаясь, словно пытаясь скинуть узоры, покрывающие его спину. И вместе с болью получает ни с чем не сравнимое удовольствие. Хмуриться, прикрывая пронзительно синие глаза. Стонет, иногда срываясь на крики, но чаще вжимается лицом в подушку и хрипло дышит, хватая ртом воздух.

Хоши наблюдает, стоя в дверях спальни, за братом. И снова улыбается. Хоть в чём-то он оказался сильнее и лучше. В чём-то… И он почти что торжествующе смеётся, глядя на страдания своего брата. Присаживаясь на край постели, Хоши обнимает тяжело дышащего Хиро, крепко прижимает его к себе, слушает биение чужого сердца вперемешку с хриплым дыханием. И продолжает улыбаться, видя удивление и испуг в синих глазах. Правильно, братишка, не ты сильный мира сего. Не в этой комнате.
Хиро с удивлением, но больше с ужасом смотрит на того, что его обнимает. Смотрит в смеющуюся бирюзу глаз, хочется отшатнуться, но сильные руки брата держат крепко, почти оставляя синяки на нежной коже. Юноша жмуриться и, пропуская очередную волну жара и боли, задыхается от беспомощности. И самому противно. Улыбка на мгновение появляется на бледном лице.
Хоши ловит эту улыбку губами, целуя молодого себя. Сейчас разница в два века неощутима. Ловит запястья брата, прижимая того к постели. Демон похоти и низменных желаний, Хоши снова упивается своим превосходством, как и тогда, в подвале Амта. И слышит хриплый стон. Хиро.
Боль мешает адекватно оценить ситуацию, поцелуй мешает полноценно дышать. Пусть даже и с примесью паров серы, но даже такого воздуха катастрофически не хватает. Это заставляет подчиниться, Он заставляет подчиниться. Взрослый демон, взрослая копия самого себя, и от этого еще больше хочется ему сопротивляться. И, кажется, воздух вокруг них пронизан искрами молний. Или это сам воздух искриться?
Хоши отпускает брата в тот момент, когда узоры на собственном теле перестают жечь. И ловит некое разочарование в синеве чужих глаз. Хотя, почему чужих? Почти своих собственных. Почти. Разницы-то всего ничего – два века, ну и лет двенадцать еще. Хиро повезло умереть в девятнадцать, но старше шестнадцати он никогда не выглядел. А Хоши умер на два века раньше, да еще и в тридцать один год. За день до того, как ему исполнилось тридцать два. Близнецы. Хоши рассмеялся, глядя в испуганные глаза брата. Лишь лица да татуировки это проклятые. На этом сходство заканчивается.

Сознание, будто нехотя, возвращается мучительно-медленно. Вместе с болью во всём теле. «Как тогда…» - думается ему. Он слабо улыбается, приоткрывая янтарные глаза. Взгляд тут же упирается в мерцающую голубоватую полутьму, пахнущую, неизвестно почему, морским прибоем. Для верности он пару раз моргает, но видение не исчезает. Знакомо пахнет дождём. Где-то рядом слышится «Слава богам, живой!», и сознание возвращается к Вольфу окончательно.

Хоши, чувствуя чужую боль, улыбается. Ловит свою улыбку в зеркале и хмуриться. Братишка, кажется, обиделся на него. Или разозлился. Он так и не научился распознавать эмоции этого демона за сто с лишним лет знакомства. И это уязвляет самолюбие Хоши, на пару секунд. А затем он вновь с головой окунается в боль мальчишки. Кажется, ему хочется кричать. «Я бы тоже закричал», - думает Хоши, - «Четыреста лет назад закричал бы». А сейчас он лишь расслабленно лежит на белом шёлке простыней, прикрыв глаза, и жадно ловит каждую эмоцию Вольфа. И не замечает Хиро. Тот быстро оказывается рядом с братом, жадно ловит его эмоции также, как Хоши ловит эмоции Астеса.
- Братик, - тихий шёпот заставляет Хоши вздрогнуть. – А твоё наслаждение такое…
Хиро замолкает, пытаясь подобрать правильное определение.
- Сладкое, - и оказывается прижатым к белому шёлку. И улыбается старшему брату как безумный. Даже на дне синих глаз плещется сумасшествие. Острое и горьковато-сладкое.

Тайши наблюдает за Вольфом, ловит внимательно каждое движение. У мальчишки болит поясница, да и позвоночник тоже. Но он никому этого не скажет, будет терпеть. На стену лезть будет и кричать от боли в одиночестве, но сейчас – промолчит. Тайши качает головой и отворачивается. Идиот малолетний.
Вольф действительно терпит. Гордость не позволит ему показать свою боль кому бы то ни было. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Но сейчас хочется послать гордость аристократа к чёрту и расплакаться. Нельзя. Не при Хранителях и рядовых жнецах. Неосторожное движение, и по спине пробегает новая волна боли. От неё начинает кружиться голова. Вольф садиться на кровати, пытаясь восстановить дыхание. Выходит плохо – перед глазами по-прежнему всё плывет.
- Не надоело? – Голос с нотками дождя возвращает к реальности.
- Что именно? – Собственный хриплый голос заставляет невольно вздрогнуть.
- Игра в аристократа?
Вольф не отвечает, лишь накрывается одеялом с головой, стараясь уйти от этого голоса, который, впрочем, больше не слышно. И почему бешютцер Кацураги так разозлился? И Иска с Аши ушли. А Героин и не приходил даже. Только Кройц сейчас с ним. Вольф зажмуривается, стараясь отвлечься от ненужных мыслей. Под одеялом жарко, душно даже, но он терпит и, сам не зная почему, злиться на самого себя. Причина всплывает где-то на периферии разума, остро задевает самолюбие и прочно заседает в голове, не желая исчезать. Неприятно. Он тихо шепчет «кон фуоко» и откидывает одеяло в сторону. Тут же ловит, как ему кажется, одобрительный взгляд Кройца и кривится.
- Почему именно с огнём? – Тайши отворачивается к окну, с неудовольствием отмечает, что пачка сигарет почти пуста, и вздыхает. – Так почему?
- А как? – Вольф почти с недоумением на него смотрит, но всё же отвечает. – Моя стихия – огонь...
Тайши кивает – мол: в дальнейших объяснениях не нуждаюсь. По венам снова течёт какое-то сумасшествие, прямиком в мозг, заставляя жмуриться и думать ни о чем. Он улыбается, пытаясь для самого себя разъяснить и понять ситуацию, когда думаешь ни о чём: в голове приятная пустота, за которую цепляешься в надежде выловить из неё что-то путное. Но ничего не выходит. Тайши улыбается и старается сосредоточиться на вечернем, почти ночном, небе этого мира. Видимо, не особо хорошо – какое-то неясное наркотическое чувство никак не хочет покидать ни мысли, ни чувства. «Неужели? Он? Нет, вряд ли». Он нюхает пачку из-под сигарет, но, кроме приятного запаха качественного табака, ничего не обнаруживает. Значит, не Героин...
Вольф внимательно наблюдает за Кройцом, но тоже думает о чём-то своём, стараясь отвлечься от боли в пояснице. Выходит не особо хорошо, но терпеть можно. Мысль побывать дома, увидеть родителей и сестру как-то остро и больно бьёт по нервам, но лицо мальчишки не меняется, лишь в глазах отражаются все болезненные переживания. Вольф одевается, стараясь не делать лишних движений, и выходит из личных покоев бешютцера Кацураги.
Тайши не обращает на Вольфа внимания, погружённый в свои мысли.

За минуту до того, как покинуть Амт, Вольф удивлённо останавливается: ну, придёт он «домой» и что? Мари, наверное, увидит его и сильно испугается. Упаси Боже, заикаться потом будет. Юноша усмехается: «Упаси Боже». Ох, чему только не выучишься тут.
- Астес? – Вольф оборачивается, но никого не видит. – А наверху посмотреть ну никак, да?
Существо, которое он видит, мягко говоря, удивляет. Бледно-розовые, с аловатым, волосы, кошачьи уши и хвост... Кажется, он бредит.
- Так Астес или нет? – Существо спрыгивает с подоконника второго этажа здания Амта.
- Астес…
- Ой, как я рад! Я так рад! А я Кот, - и, видя то ли недоверие, по ли озадаченность во взгляде Драхе, Кот добавляет. – Ну, может о неком Сакурае слышал?
- Нет.
- Как это «нет»?!
- Ну, - Вольф пожимает плечами. – Нет, значит, «нет».
Кот как-то почти обиженно смотрит на Вольфа, розовые кошачьи уши чуть вздрагивают, он начинает гладить себя по пушистому полосатому хвосту, тоже розовому с белыми полосами. Всем своим видом старается показать, что он обижен. И Вольф почти верит ему, но вовремя замечает в изумрудных глазах искорки смеха. Сакурай качает головой и, состроив ехидную рожицу, отправляется куда-то по своим делам.
- Нечистый, - ещё немного постояв у входа в свою реальность, Астес отправляется следом за Котом в здание Амта.
«Сам нечистый, а я чистоплотный», думает Сакурай, сидя на своём подоконнике, наблюдая за плывущими по ночному, но, увы, беззвёздному небу облаками, «Сам такой...»

Хиро брата никогда особо не любил , но ему уже всё равно чьими эмоциями питаться. Лишь бы вкусно было. И ему сладко и тягуче, словно с головой в кипящий кисель окунули, так же обжигающе для воспалённого разума. Именно так: лежать рядом с чуть подрагивающим братом, чувствовать, как тот постепенно расслабляется и засыпает. Почему-то спокойствие, чужое спокойствие действует на него именно так. Хоши улыбается и приоткрывает глаза, глядя на младшего брата.
- А завтра, братишка, мы сходим к Героину.
И сам почти сразу же проваливается в тяжкий и крепкий сон без сновидений.

Каждый день Хицуки Героина проходит довольно весело, даже по его собственный не совсем адекватным меркам. Вот только иногда заканчивается не очень весело. Например, как сейчас: сидеть в кабинете, пусть и нежно любимого, Сёна Хошикари, выслушивать спокойное, но наполненное холодом звучание его голоса в планы Героина не входило.
- Давай из Организации уйдём, а?
- Что? - Сён удивлённо смотрит на наглого Героина, перебившего его на полуслове.
- На вольные хлеба подадимся... Ты, Тайши и я...
- Что?! - Сён начинает злиться, подобные идеи от своих подчинённых он не любит.
- Ну, можно и детишек взять.. Обоих Куроцу и Астеса. А, ещё твоего этого. Как его имя? Япон... А! Сакурай. Можно ещё твоего заместителя Сакурая взять, - Хицуки на пару секунд умолкает, ожидая ещё хоть какой-то реакции, но её нет. - Ну, так как?
- Ты ещё Лиса и Токи позови...
- И позову! И демонов, есть у меня парочка на примете...
- Что?!
- Они нормальные. И ангела можно, того, с которым Вольфик водился месяц назад.
- Он из правящей верхушки нашего Амта, если ты не знаешь. Или не знаешь, с каким именно ангелом он водился? - Сён видит заинтересованность в глазах Героина и усмехается. - Эришаль. Так сколько всего пока что выходит?
Хицуки начинает на пальцах считать, сколько членов будет в их отряде.
- Двенадцать. Так ты согласен?
- Пошёл вон!
Хицуки улыбается, понимая, что рано или поздно Сёну придётся с ним согласиться. Ловит на себе разгневанный взгляд и спешит покинуть кабинет, чтобы не получить по пепельной макушке. Прикрывает за собой дверь и слышит, как в неё что-то врезается с той стороны.

---

Список жалоб(?).

- Выпал из жизни.
Причина заключается в том, что скоро конец триместра, а потом и семестра. А посему нагрузка кошмарная - вовремя все сдавать мы не умеем, вернее, ленимся (в случае с эссе) или не успеваем (презентации и проекты).
Зато редкий случай - я делаю то, что мне действительно нравится. Гейне и Лермонтов. Наверное то, как я переводил Фихтенбаум моя мать запомнит надолго - ни интернета, ни словаря(они все разом потерялись) иностранных слов. Перевел, вполне даже доволен переводом, хотя отдельные моменты есть. Например, что стихотворение относится к разряду непереводимых.
Репетитор по математике меня радует. Хотя я явно не соответствую уровню обучения в школе. Ну да ладно.
Начал заниматься с нашей химичкой. Она меня прибьет скоро, наверное.

- Болит горло.
В очередной раз за просмотром фильма съел почти килограмм мороженого. Одно радует - любимого.

- Закончились сливки и корица, в магазин идти лень.
Надо меньше пить кофе.

- Завтра надо сдать три эссе по русскому языку.
По идее - одно в неделю. Но вовремя сдавать мы не умеем.
Ничто так не радует, как горе ближнего. У меня меньше всего долгов.

- Надо писать эссе по биологии к четвергу.
Дописать. Один пункт.

- И конспектировать биографию Ахматовой.
Кстати, рассуждая о поэтах конца 19 - начала 20 веков.
Андрей Белый мне нравится гораздо больше Мандельштама. Невозможно это объяснить, но он мне намного ближе. Просто потому, что мистику можно углядеть в каждом третьем стихотворении.
Маяковский мне дико не нравится. И не потому, что футуристы писали запутано(?), не потому, что строка у него необычная. Просто не нравится.
Вот Есенин... Ах, Есенин! Вот его стоит читать каждый день.
И Цветаеву с Высоцким.

А вообще нужно переставать ленится и идти заниматься делами.

---

Требуются игроки.

Что происходит за дверьми школы для мальчиков? А что если в этой школе есть тот, кто западает исключительно на учителей и делает все, чтобы затащить их в постель?
Есть одна элитная школа для мальчиков, в которой собрались лучшие из лучших: будущие спортсмены, актеры, певцы, ученые, политики. Именно здесь и происходят все события: ученики, которым нечем заняться, развлекаются кто как может.
А что вообще такое школа для мальчиков? Это место, где было высокое сексуальное напряжение, которое снималось ночами двумя способами, тем более, если вы жили при этой школе. А были и те, кому нравилось просто спать с другими парнями и они этого никогда не скрывали.

(Ролевая игра основана на фанфике School for Boys)

Правила|Сюжет|Квесты|Список персонажей|Шаблон анкеты

Рейтинг игры - NC-21

Анкеты персонажей, на которых ищутся игроки.

Время: весна 2120 года.
2120 год, мир, погрязший в своих пороках и низших желаниях… мир после ядерной войны. Единственные города, которые смогли пережить это – Токио, Лондон, Берлин и Париж. Единственные островки надежды на жизнь. Люди с трудом сдерживают обитателей разрушенного мира при помощи роботов, пилотируемых избранными. Люди, которые утром успешные бизнесмены, по вечерам занимающиеся грязной работой и зачистками, а возможно просто развлекают уставших пилотов, работая хостами. Простые люди, которые стоят на границах города, сдерживая обитателей, военные, следящие за порядком в городах.… Именно они не дают умереть здесь надежде. Именно эти люди Wiedergeboren aus der Asche der Apokalypse (Воскресшее из пепла апокалипсиса).


Основной жанр игры: постапокалиптика, меха.

Хотите узнать больше? Тогда добро пожаловать в наш мир…

Рейтинг игры - NC-21

Немного О нашем мире
Правила
Список персонажей
Шаблон анкеты



(Картинки кликабельны)

Срочно ищутся игроки на готовые анкеты:

Michel Sorel

25 лет. Обитатель. Профессиональный убийца. Париж.

Kross Kaien

15 лет. Человек. Работник борделя "Hot nights" – ночью, подработки днем… где курьером, где расклеить что-нибудь, где помочь в качестве временного официанта, музыканта и т.д. по мелочи. Берлин.

Abel Rammshtayner

16 лет. Обитатель. Студент и работает в лаборатории. Лондон.

Dominic Valteri

23 года. Человек. Мастер зачистки. Париж.

Anna Rammshtayner

12 лет. Человек. Не работает. Учиться в школе для одаренных детей. Берлин.

Deniz Rammshtayner

19 лет. Человек. Врач. Берлин.

James Salevan

20 лет. Человек. Техник, занимается сбором роботов и разработкой их конструкций. Лондон.

Rish Leroy Fray

19 лет. Человек. Флорист. Берлин.

Charlei Uria

17 лет. Обитатель. Убийца. Париж.

Tieria Erde

20 лет. Человек. Пилотирует робота. Токио.

Allen Taylor

24 года. Человек. Химик, но работает модельером. Лондон.

Ray Nurmi

22 года. Человек. Работал фотографом в полиции, снимал места преступлений, улики, трупы и так далее. Наёмничал, убивал тварей за деньги. Музыкант, по вечерам играет в клубах на гитаре, пианино и барабанах. Берлин.

Daniel Rammshtayner

20 лет. Человек. Наркодилер, мошенник. Берлин.

Eric Evans

21 год. Человек. Киллер, работает на господина Б. Лондон.

Франция. Лион.
Мирные горожане живут бок обок с вампирами уже многие годы. Но такому сожительству не рада, ни церковь, ни чистокровные вампиры. Время идет и напряжение растет в обществе. В смешанных академиях все больше распрей наступает из-за этого и обстановка накаляется.
Дом Черной Розы и Дом Кровавой Богини объединяются для того, чтобы свергнуть правительство людей и установить здесь свои порядки. Вскоре должна быть свадьба детей двух семей чистокровных вампиров, но церковь не хочет допускать этого, понимая, какие последствия их ждут. Что же ожидает этот город впереди?

Хотите узнать больше? Тогда добро пожаловать в наш мир…

Рейтинг игры - NC-21

На игру открыт прием на роли церковнослужителей и вервольфов. Срочно ищется мэр города.

Правила | Список персонажей | Шаблон анкеты

Срочно ищутся игроки на готовые анкеты:

Asher Sibrant

26 лет.
Чистокровный вампир.
Преподаватель в академии. Предмет - фехтование и военное искусство.

Michael Evans

18(523) лет(года).
Чистокровный древний вампир.
Учится в академии, является старшим (приемным) сыном главы дома Кровавой Богини.

Maria Laurent

17 лет.
Полукровка.
Ученица академии.

Eric Lambert

18 лет.
Человек.
Ученик академии, в свободное время изучает психологию и мистику.

Raymond De La Fontaine

20 лет.
Человек.
Ученик Академии.

(Картинки кликабельны)

А что, если бы битву за кольца Вонголы выиграла бы Вария? А если семья Мильфиоре и Шимон уже сейчас начали активно действовать, стараясь нанести удар по Вонголе, боссом который теперь стал Занзас?
Битва за кольца уже прошла и вот теперь на время настало "затишье". Члены Варии развлекаются как могут, пока Вонгола с Тсунаеши во главе старается стать лучше, чтобы вновь бросить вызов Занзасу и вернуть кольца себе.
Мильфиоре во главе с Бьякураном дорабатывают новое оружие, которым они смогли бы легко сломить ненавистную семью и получить Тринсетте.
Аркобалено же смогли избавиться от проклятья своего и теперь учились жить по новой, в своих нормальных телах, забыв уже про разборки семей и просто отдыхая.
Козато же пришел в класс к Тсуне и теперь старался как можно больше узнать о нем и его семье.
А семья Эстранео набирает силы, проводя новые опыты и ища подопытных среди учеников.
В общем вполне милое существование, со шлюхами, блекджеком и виски, вполне в мирное время.


Все еще хочешь играть? Тогда присоединяйся!

Рейтинг игры NC-21

Время игры: несколько месяцев спустя после битвы колец.

Правила
Сюжет
Список персонажей
Шаблон анкеты

---

...

Всем подавай любофъ и сочувствие, а сам сиди страдай.
Пора бы и привыкнуть уже, идиот несчастный.

---

.Почему сегодня, а не завтра сказали?!

Перенесли экзамены. Историю с 30.05 на 27; географию с 02.06 на 30.05. Вот счастья-то =.=
Нельзя за 3 дня до экзамена билеты открывать. Тем более по истории Отечества. 13 билетов из 19 необходимо лишь повторить весь материал за учебный год. Остальные 6 изучать самостоятельно.
Афигей и пипец пришли вместе и неожиданно.

---

Воспоминание.

Я научился плести паутины слов, разыгрывать комедии и трагедии, создал себе два десятка масок. И у каждой есть сходство с предыдущей, потому что первая похожа на истинного меня. Я научился быть тем, кого все хотят видеть – наивным ребенком, милым и добрым, спокойным и презирающим всех эгоистом, циником. А хотелось бы быть Сказочником. Не только для нескольких людей, которых я оберегаю от самого себя, а для тех, кто сомневается во мне.
Когда-то меня учили, что все мы – Крылатые и Боги, но я не понимал. И только когда мне начали постепенно ломать эти самые крылья, я понял смысл слов того Творца. Он так заботился о том, чтобы остальные, подобные Ему, тоже увидели и приняли себя. А я не понимал. Я обижался, злился, спорил – и не понимал.
Почти два года прошло. Два года я не слышал его голоса и смеха. У Него был волшебный смех. Он был настоящим Творцом, со всеми последствиями, но держался. А я… А я в который раз срываюсь, не веря в самого себя, не доверяя тем, кто верит. Слушаю тех, кто не знает. Глупый и наивный. Он говорил, что все Творцы такие. И что они раз за разом ранят сами себя своими чувствами. Не верил. Узнал и почувствовал. Поверил. Не один раз.
Я так хотел, чтобы меня услышали и поняли, увидели меня настоящего. И не получал этого, замыкался в себя, ломал себя. Зачем? Ради чего? Ради кого? Ради тех, кто не хочет ни слышать, ни видеть, любить лишь созданный для себя образ. Он учил, что их нужно прощать. И говорил, что Творцы никогда не учатся на своих ошибках. В этом я тоже убедился. Мы живем не разумом и холодным расчетом, мы живем сердцем и эмоциями.

Я причислил себя к Творцам…

---

Однажды, наверное, я действительно сильно получу по носу. Но буду сидеть и наблюдать за тобой, потому что ты тоже получишь по носу. Мне нельзя говорить такие вещи, я начинаю чувствовать все в ответ.
Говоришь, своими словами я увлекаю тебя в сказку. Но ведь я же этого и добиваюсь, поэтому я и хочу стать сказочником. Но тебе все равно чуждо это. Драконы с добродушным взглядом, солнечный дождь… Тебе привычней снег и спокойствие, наверное. А тут пришел Лис и все это нарушил: смеется, играется словами, вытворяет, что хочет.

Ох, что же это такое твориться-то?!

---

На память о том дне.
Лис. Вольф. Живой по-настоящему.

---

Спор. Треть первая.

«То ли звери, то ли псы, то ли демоны
Мы стоим над сердцами разбитыми
И хохочем вместе с гиенами
Над своими мечтами забытыми…»
Autumn – Когда наши глаза…

- Предлагаю спор, - Ашиль внимательно смотрит на Вольфа и Кано, ожидая проявления хоть какой-то реакции на смазливых мордашках. Реакции почти нет, лишь жнец начинает довольно улыбаться.
- Какой спор, мой милый брат? – Негромко, но так чтобы Ашиль и Принц услышали, спрашивает Вольф. Споры он недолюбливает.
- Унизить кого-нибудь гордого, заставить его валяться у тебя в ногах и умолять.
- Сломать?
- Ни в коем случае, только заставить страдать, - Ашиль с удовольствием, впрочем, на лице его никак не проявляющимся, наблюдает за Вольфом – кажется, ему вполне понравилась задумка демона, если судить по тому, что улыбка стала еще более довольной.
- Кого, чокнутый демон? – Тихий смех падшего ангела вызывает и у жнеца, и у демона нервную дрожь. Вольфу хочется тут же обнять и заткнуть Принца, Ашилю хочется испепелить обоих. – Так как?
- Его, например. – Ашиль едва заметно кивает в сторону молодого мужчины, стоящего неподалёку; все трое с интересом на него смотрят, а потом один из них – жнец – начинает тихо хихикать, постепенно начиная негромко смеяться. Юдеса это раздражает ещё больше. – Успокойся, мусорная дрянь.
- Он же всего лишь человек, - Вольфу становится еще смешнее, но он сдерживает хохот, лишь довольная улыбка становится ещё шире.
- И что? В Управлении о нём не слышали, а я изучил его почти до малейших деталей поведения. Вольф, милый мой брат, он понравится тебе. Только не ломай его – меня Габи за такое по голове не погладит, - а просто устрой весёлую жизнь…
Дальше все трое молчат: один просто устал терпеть жнеца и ангела, двоим другим просто не нравятся светские приёмы двадцать первого века – выпивка, наркотики, продажные девки, прячущиеся под масками смазливых молоденьких красавиц.
- Только, Астес, пусть это сделает твой подопечный.
- Кто? Алиса? Адольф или Сариель?
- Я сказал «подопечный», а не «подопечная». Нет. Сара.
- Но он же…
- И?
Вольф почти с негодованием смотрит на Ашиля, прекрасно зная, что таких людей, как Сариель возбуждает одна только мысль о том, что есть возможность втоптать чью-то гордость в грязь. И нет ничего, что могло бы остановить этого мальчишку. Хотя, так выйдет даже намного интересней, чем за дело бы взялся сам жнец.
Не проходит и десяти минут, а Вольфу уже хочется познакомиться с жертвой спора поближе, поэтому он с интересом за ним наблюдает. Интерес возрастает, когда к мужчине начинает клеиться какая-то девица лет двадцати. И видит, как её отшивают. Девица фурией пролетает мимо их небольшой компании, Астес слышит её злобное шипение и начинает уже откровенно потешаться над ней.
Ашиль с интересом наблюдает то за Вольфом, то за своим подопечным. Умолчать это факт не входило в его планы, но ведь не спрашивают. Да и информация эта не для всякого.
- Брат мой.
- Заткнись, мы уходим.
Ашиль почти с изумлением смотрит на Кано, начиная беситься от одной его улыбки – по-прежнему чистой и невинной, словно он до сих пор ангел, а не пал столь бесстыдно со жнецом. Юдес шутливо салютует вслед Рюгамине и Астесу, а потом с ленцой и скукой продолжает наблюдать за своим подопечным. И делает вывод, что Уильям слишком хорош для такой шавки, как Вольф Астес. Но это даже интересней, ведь ни тот, ни другой не будут знать о друг друге всей правды. Ашиль тихо смеется, проходя мимо своего подопечного, отвешивает шутовской поклон хозяйке вечера и покидает мероприятие с вполне хорошим настроением.

- Уильям Сноббиш, американец. Папка со всей информацией у вас на столе, Драхе Астес.
- Да-да, спасибо.
Вольф с интересом начинает изучать личное дело жертвы, впрочем, не пытаясь вникать в мельчайшие подробности, лишь отмечает приоритеты этого человека, отличные черты характера и любимые вещи.
«Хранитель: Ашиль Юдес, демон второго ранга, стихийный».
Этот пункт удивляет, но ровно настолько, чтобы Астес изумился на пару секунд, а потом довольно расхохотался и вприпрыжку, прихватив с собой личное дело Уильяма, отправился на большую землю, чтобы поскорее обрадовать своего подопечного.

Уильям Сноббиш - тот, кому посчастливилось стать жертвой спора скучающих жнеца и демона, один из тех, кого хочется, как минимум, придушить после первых же слов, даже не за слова, а за одно только выражение лица, холод и презрение в глазах.
Многие его ненавидят, многие завидуют, многие хотят оказать либо просто рядом с ним, либо более того – в его постели. Он неизменно отшивает тех, кто просто напрашивается, бесстыдно предлагая своё тело. Он презирает таких людей, ибо они ниже него хотя бы тем, что могут продать себя за красивые тряпки, украшения и прочий хлам, так ценимый жадными людьми. Но он с удовольствием, почти садистическим, берёт тех, кого захотел сам. Правда, такие люди не задерживаются в его жизни больше, чем на несколько дней – подобные игрушки быстро надоедают мужчине.
Уильям скучает, хотя таким как он не пристало просто лежать в гостиничном номере на диване, пусть и роскошном. Такие, как он, должны как минимум что-то делать, хотя бы заниматься сексом. Но девушка, та самая, которую он сначала отшил, уже успела благополучно свалить.
Вольф наблюдает за каждым спокойным и неторопливым движением Уильяма, пока тот одевается. Наблюдает, пока взгляд внимательных серых глаз не упирается в него самого. И долго пытается понять, что же такое видит этот человек, попутно изучая его лицо.
- Прислуга не должна показываться на глаза постояльцев, - спокойный, с морем ледяного равнодушия, голос выводит Астеса из задумчивости.
На лице юноши в течение минуты сменяется буря эмоций, но в итоге остаётся лишь едва заметная улыбка. Уильям же со вполне определённым интересом рассматривает девушку перед собой, стараясь понять, что же именно не так с её внешними данными. И понимает: перед ним стоит мальчишка, притом ещё и ребёнок совсем. – Я не трахаю пацанов, изыди приведенье.
- Ох, я не прислуга. У меня несколько, - Вольф делает шаг, вплотную подходя к Уильяму. – Иная профессия, и вслух-то не назовешь.
Равнодушное презрение к собственной персоне в чужих глазах несколько выводит жнеца из себя, но это никоим образом не проявляется на его лице.
- Не нуждаюсь.
- Тогда я, пожалуй, пойду.
Вольф, не дожидаясь ответа и понимая, что его и не последует, спокойно покидает гостиничный номер. И, только стоя в пустом коридоре, он начинает тихо смеяться.
Уильям смотрит на закрывшуюся за мальчишкой дверь, не понимая как тот смог попасть в номер. И делает вывод, что это чья-то неумелая шутка – подослать ему пацанёнка-шлюху. Он бросает взгляд на часы, отмечает, что пора собираться на открытие фотовыставки «давнего друга» и отбрасывает прочь все мысли о мальчишке.

Уильям рассматривает поочерёдно несколько фотографий, где основную часть композиции занимают весьма примечательные татуировки в стиле якудза – мифические создания драконы во всю спину каждой модели. И отмечает, что именно при работе с этими девятью фото проявился истинный талант Сиджи.
- Сара, я хотел бы познакомить тебя со своим давним другом, - в глазах Сиджи загораются искорки смеха. – Это Уильям, мой хороший приятель. А это Сариель. Одна из моих моделей.
И тут же фотограф куда-то сбегает, видя среди гостей кого-то из своих знакомых. Сариель успевает заметить, что это Ашиль в сопровождении своих «телохранителей».
Уильям с некой долей интереса смотрит на модель, стараясь понять, что же именно в мальчишке не так. И решает, что лишь одна вещь – плавные, слишком женственные, движения. Остальное же вполне соответствует мечте малолетних девиц: не очень высокий, стройный, да еще и блондин, глаза только иссиня-чёрные. Мужчине не нравится, что парень настолько пристально смотрит ему в глаза.
Сариелю не нравится собственное фото, но тело и татуировку он обожает, поэтому тихо хмыкает и отворачивается, начиная придирчиво изучать того, чьё личное дело увидел буквально утром. Больше всего во внешности Уильяма ему нравятся глаза – глубокого серого цвета с зеленоватыми вкраплениями. Подобный цвет он видел лишь однажды у друга своего хранителя. Но глаза этого человека ему нравятся больше, в них нет той многовековой скуки, что есть у жнецов. Он замечает в толпе гостей того, с кем давно хотел встретиться, поэтому, отвешивая Уильяму шутовской поклон, покидает его.
- Чудной паренёк, ненормальный немного, но тебе он понравится, - тут же, словно из ниоткуда, рядом вырисовывается Сиджи. И, видя легкое раздражение на лице «друга», смеясь, добавляет. – Готов с тобой поспорить, что не пройдет и месяца…
- Не будет ничего подобного, ты же знаешь.
Сиджи молчит, понимая, что это и есть спор. На что они спорят, он пока не спрашивает, да и не нуждается в подобном – интересней узнавать условия спора, только проиграв его.

Уильям доволен мероприятием и вечером в целом лишь частично. Слишком низкий процент девушек, да и те с кавалерами – проводить ночь один он практически не привык. И ведь почти поймал одну представительницу прекрасного пола, оставалось только отвезти её к себе, как тут же появился тот малолетний блондин и с ангельской улыбкой увел девушку. Позже оказалось, что она его кузина, но этот факт Уильяма не удовлетворяет ни морально, ни уж тем более физически. Мужчина хмурится, больше нужного задерживаясь перед зеркалом. Да как эта девица смогла просто так уйти от него?!
Он недоволен тем, что девушка смогла так запросто он него уйти, не сказав почти ни слова. И не согласилась на то, чтобы он её подождал до конца вечера. Уильям передёргивает плечами и отбрасывает мысли о девушке. Больше занимает этот мальчишка, Сариель. Сиджи, кажется, сказал, что он итальянец по происхождению. Но в его внешности нет ничего от людей южной Европы. Он больше похож на северянина. Только глаза сбивают с толку, Уильяму они понравились. Да и если бы Сариель оказался девушкой… Мужчина зло усмехается, чувствуя неприятную дрожь.

- Сара, это было не очень красиво с твоей стороны, ты же понимаешь, - на лице девушки отражается неподдельная обида, но Сариель не верит ни одному её слову.
- Понимаю. Но ты же слышала условия… Да и сомневаюсь я, что Рейну было бы приятно узнать, что его ненаглядная сестрица спит со всеми подряд. И, более того, сомневаюсь, что потом бы он выдавал тебе деньги на твои… Развлечения. Так что, милая, прикрой свой рот и не мешай мне.
Всё это Сариель произносит, не отрывая взгляда от глаз девушки, прекрасно зная, что подобные вещи та не любит. Ему хотелось сейчас скандала, а Алиса единственная из окружения, кто умел довести его до состояния, когда в итоге становилось плевать на всё.
- Не смей, слышишь, - и видно, что девушка вот-вот вспылит, но она как-то неожиданно расслабленно и спокойно улыбается. - Да ну тебя…
Она порывисто поднимается с дивана и уходит в комнату к брату. Сариелю ничего не остаётся, кроме как судорожно сжимать подлокотники кресла, лишь бы не встать и не устроить полный разнос вконец обнаглевшей Алисе.

- И снова мы с вами встретились, - Сариель едва заметно улыбается, тут же отворачиваясь от мужчины и делая вид, что выискивает кого-то среди десятка посетителей ресторана. И, естественно не находя, устраивается за столиком Уильяма.
- Я тебя не приглашал.
- И что? Мне же можно просто посидеть с вами за одним столиком.
- Дети не должны расхаживать без сопровождения по злачным местам этого города. Дети вообще не должны ходить по подобным местам, - Уильям почти с удовольствием отмечает, что на скулах мальчишки проступает неровный румянец. И, по еще больше потемневшим глазам, видно, что далеко не смущения. – Так что, кыш отсюда, ребёнок.
Сариель пропускает последние слова Уильяма, отвлекаясь на весьма странную пару, устраивающуюся за столиком неподалёку.
- Вы что-то сказали, Уильям?
- Нет. Дети не должны ходить в рестораны при борделях.
- Мне можно. - Фиаммо внимательно смотрит на мужчину напротив, пристально изучая его глаза. Сколько же в них холода и презрения, словно вот-вот тебя убьют. Мальчишка тихо усмехается. – Не смотрите на меня так, мне становится не по себе.
Уильям не отвечает, делая вид, что вообще не замечает надоедливого ребёнка, тот, кажется, словно и не замечает этого.
- Но я не ожидал, что встречу вас здесь. Не думал, что такой человек, как вы, может посещать подобные места.
- А сам?
- К матери в гости заходил, она владеет этим местом…
- Здравствуй, Сара, - чья-то рука легко ложится на плечо Сариелю и легонько его сжимает. По вкрадчивому и спокойному голосу парень догадывается, кто именно стоит за его спиной. – Не мог бы ты отойти? У меня есть важный разговор к господину Сноббишу.
Сариель ничего не отвечает, лишь улыбается Сёну холодно и с ненавистью, Уильям, впрочем, этого не видит. Мальчишка уходит.
- Итак, вот документы…
- Ты знаешь его?
- Сару многие знают. И не смотри, что выглядит он так, - Сён делает небольшую паузу, провожая Сариеля взглядом. - По-детски. Он захотел тебя, это видно, поэтому ни перед чем не остановится, чтобы заполучить. И я говорю это не из дружеского чувства к тебе, Уильям, а просто предупреждаю.
- Меня это не волнует.
- Зря.

- Я его убью. Заставлю со мной переспать убью. Астес, а потом я убью тебя за то, что из-за тебя он попался мне на глаза. Ты же знаешь, что такие люди… Таких людей… Астес, твою мать! Ты слушаешь меня?!
Вольф бросает короткий взгляд на своего подопечного, лишь на пару секунд отрываясь от заполнения документов. Кажется, что Сариель действительно взбешен. Причем настолько, что пытаться заткнуть его сейчас бесполезно, лучше молча выслушать каждый вопль негодования, а потом уже что-то ему говорить.
- Ты меня не слушаешь, я же вижу. Астес, паскуда такая, я же могу устроить тебе весёлую жизнь…
- Меня бесполезно шантажировать, - Вольф откладывает законченный отчет в сторону. – И ты это прекрасно знаешь. Это первое. Второе. Если ты сейчас не заткнёшься, то в дальнейшем путь в Амт тебе заказан. В охотники отправлю. И третье. Весёлую жизнь устраивай не мне, а этому американцу самовлюблённому. Ты же это любишь.
- Астес, я тебя…
- Молчать. Я не закончил. А сейчас ты покидаешь не то что мой кабинет, а Управление в целом. И отправляешься исполнять свою часть договора. Или отправлю к Ашилю лично.
Сариеля охватывает та бессильная злоба, которую он в себе ненавидит больше всего, но он спокойно покидает кабинет своего хранителя.

Уильям чувствует, что реальность перед глазами начинает постепенно становиться все размытее, её словно туманом заволакивает. Он искренне удивляется этому обстоятельству перед тем, как отключиться окончательно.
- Ну вот, я же говорил. – Сён смотрит на потерявшего из-за наркотика сознание Уильяма. – Жнецы часто дело говорят.
Он подзывает охрану борделя.
- Вы знаете, куда его отправить необходимо.

_______
Габриель, в сообществе выложу как допишу.